Консультант рубрики: Федотова Светлана Владимировна, доцент кафедры гуманитарных и социально–экономических дисциплин ТОИПКРО, к.ф.н., доцент
Ключевые слова, отображающие контент консультации:
Мотив, библейский мотив, функция библейских мотивов, структура произведения, сопоставительный анализ.
Краткая аннотация контента консультации
Консультация направлена на углубление представлений о методике иссследования библейских мотивов в русской литературе. Предметом анализа выступает комплекс мотивов, связанный с библейским сюжетом о Рахили – Иакове – Лии – Лаване, задействованный в стихотворениях А. Ахматовой, И. Бунина, О. Мандельштама, В. Ходасевича. Сопоставительный анализ стихотворений позволяет увидеть архетипическое ядро библейского сюжета и его различные авторские интерпретации.
Запрос на консультирование
В школьной практике изучения литературы часто встречается понятие «мотив», который не так просто выявить при анализе произведения. Особенную сложность вызывает определение типа и функции библейских мотивов, пронизывающих тексты русских писателей. Каков алгоритм определения ведущих мотивов в произведении? К каким выводам могут прийти дети, исследующие функции библейских мотивов, связанных с сюжетом о Рахили, предложенном в дистанционном курсе «Библейский интертекст в русской литературе» (тема 4 «Функции библейских мотивов в художественном целом»)?
Консультативный текст
А.Н. Веселовский в своей классической работе «Поэтика сюжетов» называет мотивы простейшими формулами, «простейшими повествовательными единицами», элементарными и далее неразложимыми «клетками» сюжета.
Обратим внимание на то, что мотив – термин, генетически связанный с музыкой. В литературу его ввел И.С. Гёте. В статье «Об эпической и драматической поэзии» (1797) Гете указывал на существование пяти различных типов мотивов: «1. Устремляющие действие вперед <…>. 2. Отступающие <…>. 3. Замедляющие <…> ход действия <…>. 4. Обращенные к прошлому <…>. 5. Обращенные к будущему <…>». Мотивы, в понимании Гёте, участвуют в создании художественного мира произведения, где объединяются «мир физический», «мир нравственный» и «мир фантазии». В рассуждениях Гёте видно стремление увидеть литературное произведение как художественное целое, определить движущие силы («мотив» — от лат. moveo, «двигаю»), созидающие это целое.
Из складывания мотивов (простейших единиц) формируется сюжет. Библия является источником многих универсальных мотивов в литературе — мотивов творения мира и человека, грехопадения, наказания, веры, Божьего суда, спасения, вечного блаженства, конца света, Нового Иерусалима и т.д. В зависимости от библейских сюжетов выделяются и более частные мотивы, связанные с конкретными книгами Ветхого и Нового Заветов и т. д.
Изучение мотивов, конечно, достаточно сложная работа, предполагающая более-менее отчетливое знание библейских сюжетов. Поэтому для достижения определенных результатов целесообразно планировать исследовательскую деятельность учащихся. Можно предложить, например, такую тему проекта: «Функция мотива о Рахили в русской поэзии». Участникам проектного исследования надо будет самостоятельно:
1) познакомиться с ветхозаветным сюжетом о Рахили, включающим в себя основные мотивные компоненты, связанные с героями: Рахиль — Иаков — Лия — Лаван (Быт, гл. 28-31);
2) прочитать стихотворения русских поэтов, связанные с комплексом мотивов, входящих в сюжет о Рахили (Ахматова А.А. «Рахиль»; Бунин И.А. «Гробница Рахили»; Мандельштам О.Э. «Вернись в смесительное лоно…», «Он дирижировал кавказскими горами…»; Ходасевич В.Ф. «Слёзы Рахили»):
3) выявить функцию мотивов, связанных с комплексом анализируемого библейского сюжета, в каждом стихотворении и, сопоставив индивидуальные авторские практики, прийти к какому-то выводу о значении библейского интертекста в раскрытии идейно-тематического и образного строя стихотворений.
Попытка собрать и систематизировать произведения, обращённые к сюжетному мотиву «Рахиль», предпринята в экспериментальном «Словаре-указателе сюжетов и мотивов русской литературы». Эта статья ставит вопрос о причинах всплеска популярности этого мотива в русской литературе XX века, и определения его смыслового объёма.
Предлагаем возможный алгоритм исследования мотива «Рахиль», предложенного для самостоятельной работы детям в программе дистанционного курса «Библейский интертекст в русской литературе» (тема 4 «Функции библейских мотивов в художественном целом»).
Алгоритм организации исследования
1. Выявление комплекса мотивов, связанного с библейским сюжетом Рахиль — Иаков — Лия — Лаван (Быт, гл. 28-31)
1.1. Знакомство с кратким сюжетом в Электронной еврейской энциклопедии:
РАХИ́ЛЬ (רָחֵל, Рахель — «овечка»), младшая дочь Лавана, сестра Лии, вторая жена Иакова, мать Иосифа и Биньямина. Согласно библейскому рассказу, Иаков встретил Рахиль, когда прибыл в Харан, спасаясь от гнева своего брата Исава; Иаков полюбил ее с первого взгляда и согласился работать за нее на Лавана семь лет. Когда срок истек, Лаван пошел на хитрость и в брачную ночь подменил Рахиль Лией. Когда наутро Иаков обнаружил подмену, Лаван объяснил, что он был обязан выдать замуж старшую дочь раньше младшей, и согласился отдать ему и Рахиль, если Иаков обязуется проработать на него еще семь лет (Быт. 29:4–30). Согласно Библии, Рахиль была «красива станом и красива лицом» (Быт. 29:17), и Иаков любил ее больше, чем «слабую глазами» Лию (Быт. 29:30). Однако Рахиль оставалась бесплодна и завидовала плодовитости Лии. В конце концов Рахиль родила сына, сказав: «Снял (асаф) Бог позор мой. И нарекла ему имя Иосиф, сказав, Господь даст (иосеф) мне и другого сына» (Быт. 30:23–24). Рахиль умерла во время вторых родов на пути из Бет-Эля в Эфрат, в Бет-Лехеме; умирая, она нарекла своего второго сына Бен-Они («сын моего страдания»), однако Иаков дал ему имя Биньямин.
1.2. Формулировка наиболее значимых мотивов, связанных с сюжетом Рахили.
Рахиль – мотивы красоты, любви, бесплодности, долгожданного материнства, ранней смерти.
Иаков – мотивы обманного первородства, любви, служения ради любви, обманутых ожиданий.
Лия – мотивы старшей (некрасивой, но любимой отцом дочери), нелюбимой жены, плодовитости.
Лаван – мотив хитрости.
2. Анализ стихотворений, связанных с сюжетом Рахили.
2.1. Ахматова А.А. «Рахиль» (1921).
И служил Иаков за Рахиль семь лет;
и они показались ему за несколько дней,
потому что он любил ее.
Книга Бытия
И встретил Иаков в долине Рахиль,
Он ей поклонился, как странник бездомный.
Стада подымали горячую пыль,
Источник был камнем завален огромным.
Он камень своею рукой отвалил
И чистой водой овец напоил.
Но стало в груди его сердце грустить,
Болеть, как открытая рана,
И он согласился за деву служить
Семь лет пастухом у Лавана.
Рахиль! Для того, кто во власти твоей,
Семь лет — словно семь ослепительных дней.
Но много премудр сребролюбец Лаван,
И жалость ему незнакома.
Он думает: каждый простится обман
Во славу Лаванова дома.
И Лию незрячую твердой рукой
Приводит к Иакову в брачный покой.
Течет над пустыней высокая ночь,
Роняет прохладные росы,
И стонет Лаванова младшая дочь,
Терзая пушистые косы,
Сестру проклинает и Бога хулит,
И Ангелу Смерти явиться велит.
И снится Иакову сладостный час:
Прозрачный источник долины,
Веселые взоры Рахилиных глаз
И голос ее голубиный:
Иаков, не ты ли меня целовал
И черной голубкой своей называл?
В основу разбираемого стихотворения положен эпизод из Книги Бытия, повествующий об Иакове и Рахили. Причем в этом сюжете Ахматова опускает те детали, которые не имеют прямого отношения к истории любви Рахили и Иакова.
В Библии читаем: «У Лавана же было две дочери; имя старшей: Лия, имя младшей: Рахиль. Лия была слаба глазами, а Рахиль была красива станом и красива лицом. Иаков полюбил Рахиль и сказал: я буду служить тебе семь лет за Рахиль, младшую дочь твою… И служил Иаков за Рахиль семь лет; и они показались ему за несколько дней, потому что он любил ее» (Быт 29, 16-18, 20). В библейском тексте не сказано, что Рахиль также полюбила Иакова. В тексте же Ахматовой в центре находится именно Рахиль, любящая и страдающая женщина (на что указывает и заглавие стихотворения).
Для своего стихотворения автор отбирает в повествовании об Иакове и Рахили наиболее драматические его повороты. Ахматову вообще интересует не столько эпическое течение рассказа, сколько скрытая в нем драматическая коллизия. Именно ее она и угадывает в библейском сюжете об Иакове и Рахили. В Библии нет подробностей психологического состояния Иакова, имеется лишь скупая констатация факта: «Иаков полюбил Рахиль». В ахматовском стихотворении передано психологическое состояние Иакова. И здесь обращает на себя внимание то, что в любовном чувстве Иакова отсутствует драматизм, это, скорее, любовная тоска:
Но стало в груди его сердце грустить,
Болеть, как открытая рана…
Не Иаков, а Рахиль «переживает любовную страсть, неожиданно обернувшейся мукой», как заметил В.В. Мусатов по поводу лирической героини ранней Ахматовой. Перед читателем разворачивается душевная драма оскорбленной женщины, которая и является центральным «событием» стихотворения Ахматовой.
Ахматовская Рахиль и не соотносит собственных чувств оскорбления, гнева и душевной муки с тем, что произошло на самом деле. Напомним: Лаван изменяет своим обещаниям выдать за Иакова Рахиль. И более того, обманным путем в брачный покой к Иакову он вводит вместо Рахили «незрячую Лию». В Книге Бытия эпизод излагается вполне бесстрастно. Лаван в нем лишь исполнитель отцовского долга, он находится на страже принятых норм родовой жизни: «В нашем месте так не делают, чтобы младшую выдать прежде старшей…» (Быт 29, 26).
У Ахматовой он также представляет родовое сознание в целом. Но при этом она дает Лавану, не сочувствующему любви Иакова и Рахили, ряд отрицательных характеристик: «жалость ему незнакома», «сребролюбец». Дело в том, что для родового сознания любовь есть сила, обеспечивающая плодородие земли и сохранение человеческого рода, одно из проявлений всеобщего закона природы. Поэтому Лаван и стоит на страже коллективной нормы, так как ее нарушение грозит благополучию всего рода в целом:
Он думает: каждый простится обман
Во славу Лаванова дома.
Для Рахили же любовь является чувством сугубо индивидуальным, над которым не властен род. Для Лавана любовь — источник естественной и общественной гармонии, для Рахили — причина внутренней трагедии, так как именно любовь «вычленяет», «выталкивает» ее из родового коллектива, оставляет ее наедине с собой. Родовая норма в лице Лавана становится силой, противостоящей любви, мешающей соединению любящих друг друга Рахили и Иакова. Рахиль — в отчаянии. Но это гневное и одновременно бессильное отчаяние изливается отнюдь не на Лавана — непосредственного виновника свершившегося обмана. Виноват кто угодно (сестра-соперница, Бог), только не Лаван:
И стонет Лаванова младшая дочь
Терзая пушистые косы.
Сестру проклинает и Бога хулит,
И Ангелу Смерти явиться велит.
Образ Ангела Смерти отсутствует не только в сюжете об Иакове и Рахили, но и в Библии в целом. Однако вспомним, что этот образ присутствует в постбиблейских текстах иудаистов (Самаэль).
В «Рахили» Ахматова ставит проблему любовного чувства, которое являет себя миру не столько идиллически и гармонически, сколько драматически, трагедийно. Рахиль сама является источником трагического конфликта. Трагизм Рахили укладывается в классический «трагизм ситуации», когда любовное чувство предстает своей гибельной или созидательной стороной в зависимости именно от самой ситуации, внутри которой в данный момент находится героиня.
2.2. Бунин И.А. «Гробница Рахили»
«И умерла, и схоронил Иаков
Ее в пути…» И на гробнице нет
Ни имени, ни надписей, ни знаков.
Ночной порой в ней светит слабый свет,
И купол гроба, выбеленный мелом,
Таинственною бледностью одет.
Я приближаюсь в сумраке несмело
И с трепетом целую мел и пыль
На этом камне, выпуклом и белом…
Сладчайшее из слов земных! Рахиль!
1907
В 1907 году Бунин совершает путешествие по странам Востока, посещает Иерусалим, восклицая: «Есть ли в мире другая земля, где бы сочеталось столько дорогих для человеческого сердца воспоминаний!». Он пишет путевые очерки «Иудея», «Камень», «Шеол», «Пустыня дьявола», «Страна Содомская», вошедшие в сборник «Тень птицы». В это же время написаны и стихи, в которых Иудея предстаёт «раскрытой Книгой Бытия»: «Долина Иосафата», «Иерусалим», «На пути под Хевроном», «Гробница Рахили». В них есть высокая лексика библейских цитат, точные пейзажи, но есть и «грусть» и «трепет» непосредственного лирического переживания.
Воспоминания о пережитом счастье и молодости ассоциативно сочетаются с пейзажем Святой земли, для которого, однако, автор в этом случае находит иные, вовсе не мрачные краски. «В великом покое вековой тишины и забвения лежали перед нами ее палестины — долы Галилеи, холмы иудейские, соль и жупел Пятиградия. Но была весна, и на всех путях наших весело и мирно цвели все те же анемоны и маки, что цвели и при Рахили, красовались те же лилии полевые и пели те же птицы небесные, блаженной беззаботности которых учила евангельская притча…» (4, 166—167). Время конкретной человеческой жизни, его лирическое переживание, сопрягаются с вечным, библейским. Именно пейзаж, по образу Бунина, позволяет ассоциативно связать время Рахили (далекую древность, практически вечность) и художественное настоящее время. Имя Рахили — одна из вех, соединяющих в творчестве Бунина воедино тему любви и Святой земли, давая неожиданное, глубоко личное и неповторимое, переживание подлинности Священной истории:
2.3. Мандельштам О.Э.
2.3.1. Мандельштам О.Э. «Вернись в смесительное лоно…»
Вернись в смесительное лоно,
Откуда, Лия, ты пришла,
За то, что солнцу Илиона
Ты желтый сумрак предпочла.
Иди, никто тебя не тронет,
На грудь отца в глухую ночь
Пускай главу свою уронит
Кровосмесительница-дочь.
Но роковая перемена
В тебе исполниться должна:
Ты будешь Лия — не Елена!
Не потому наречена,
Что царской крови тяжелее
Струиться в жилах, чем другой,
Нет, ты полюбишь иудея,
Исчезнешь в нем — и Бог с тобой.
1920
«Вернись в смесительное лоно» написано в 1920 г. в Крыму, куда Мандельштам переехал из Киева в августе 1919. В Киеве он оставил Надежду Яковлевну (Хазину), с которой сошелся еще в мае («Своей датой мы считали первое мая девятнадцатого года, хотя потом нам пришлось жить в разлуке полтора года»). В этой ее книге Надежда Яковлевна отожествляет себя с дочерью из стихотворения «Вернись…». У Мандельштама действительно было какое-то отеческое чувство к невесте. В письме из Феодосии (от 5 дек. 1919) он к ней обращается: «Дитя мое милое!», а дальше в тексте называет ее «дочка моя, сестра моя». Но, по словам Надежды Яковлевны, сам Мандельштам не сознавал, что он подсознательно отожествил ее с Лией в то время, когда писал свое стихотворение. «[Позже] он мне признался, что написав эти стихи, он сам не сразу понял, о ком они. Как-то ночью, думая обо мне, он вдруг увидел, что я должна прийти к нему. Так бывает, что смысл стихов, заложенная в них поэтическая мысль, не сразу доходит до того, кто их сочинил». Последнее наблюдение совершенно верно. Вероятно, Поль Валери имел в виду подобные факты, когда писал, что литературная критика должна пытаться объяснить те поэтические идеи, которые не были до конца ясны самому поэту.
Так как интимное и личное объяснение стихотворения было точно формулировано только позже, мы можем задать вопрос, не имеет ли стихотворение еще и другой, более глубокий уровень значения, возникший в процессе его сочинения.
Надежда Яковлевна объяснила также и мотив кровосмешения в стихотворении, такой необыкновенный и неожиданный. В июне 1968 г., в Москве, в частной беседе она нам сказала: «Мандельштам говорил, что все евреи друг с другом в родстве, и что все браки между евреями кровосмесительны». Несколько позже она об этом написала во «Второй книге»: «Евреев он ощущал как одну семью — отсюда тема кровосмесительства», и немного дальше: «Он, как оказалось, окрестил Лией дочь Лота». «Кровосмесительное лоно» из стихотворения «Вернись…» стало «утробным миром» в «Шуме времени». «Царская кровь» в последней строфе «Вернись…», несомненно, кровь сыновей царя Давида. А строки: «Что царской крови тяжелее / Струиться в жилах, чем другой» — значит, что в наш цивилизованный век труднее быть иудеем, чем эллином. Это предположение поддерживается и замечанием Мандельштама в «Четвертой прозе»:
«Я настаиваю на том, что писательство и том стиле, как оно сложилось в России, несовместимо с почетным знанием иудея, которым я горжусь. Моя кровь, отягощенная наследством овцеводов, патриархов и царей, бунтует против вороватой цыганщины писательского племени».
2.3.2. Мандельштам О.Э. «Он дирижировал кавказскими горами»
Он дирижировал кавказскими горами
И машучи ступал на тесных Альп тропы,
И, озираючись, пустынными брегами
Шел, чуя разговор бесчисленной толпы.
Толпы умов, влияний, впечатлений
Он перенес, как лишь могущий мог:
Рахиль глядела в зеркало явлений,
А Лия пела и плела венок.
Январь 1934
В первом стихотворении Мандельштама – «Вернись в смесительное лоно…» (1920) – называется не Рахиль, а Лия, поэтому стихотворение соответствует обозначенной фабуле «Иаков служил за Рахиль семь лет, Лаван привёл ему Лию». Второе – две заключительные строфы одного из вариантов «<Андрею Белому>» из цикла «10 января 1934», которые составили отдельное стихотворение «Он дирижировал кавказскими горами…» (1934), заканчивающееся строками: «Рахиль глядела в зеркало явлений, / А Лия пела и плела венок». Рахиль тут функционально соотнесена с Еленой, которой в европейской культурной традиции соответствует мотив зеркала (Елена увидена Фаустом именно в зеркале). Ей соответствует категория «явления», «эйдоса» — всего того, что связано со зримым обликом. Лия же плетет венок — символ уготованного замужества.
2.4. Ходасевич В.Ф. «Слёзы Рахили».
Мир земле вечерней и грешной!
Блещут лужи, перила, стекла.
Под дождем я иду неспешно,
Мокры плечи, и шляпа промокла.
Нынче все мы стали бездомны,
Словно вечно бродягами были,
И поет нам дождь неуемный
Про древние слезы Рахили.
Пусть потомки с гордой любовью
Про дедов легенды сложат —
В нашем сердце грехом и кровью
Каждый день отмечен и прожит.
Горе нам, что по воле Божьей
В страшный час сей мир посетили!
На щеках у старухи прохожей —
Горючие слезы Рахили.
Не приму ни чести, ни славы,
Если вот, на прошлой неделе,
Ей прислали клочок кровавый
Заскорузлой солдатской шинели.
Ах, под нашей тяжелой ношей
Сколько б песен мы ни сложили —
Лишь один есть припев хороший:
Неутешные слезы Рахили!
5 — 30 октября 1916
История Рахили, праматери израильтян, рассказанная в Первой Книге Моисеевой (XXIX, XXX, XXXI, XXXV), образ ее, плачущей о детях своих — о народе, изгнанном с родной земли, страдающем в плену (Книга пророка Иеремии, XXXI, 15 — 17), о младенцах, погубленных царем Иродом (Евангелие от Матфея, II, 18) — все это вспоминает поэт в 1916 г., в обстановке мучительной войны и приближающейся смуты, чтобы понять себя и время, не впадая в отчаяние, но и не обольщаясь иллюзиями.
В стихотворении «Слёзы Рахили» впервые в поэтическом мире Ходасевича появляется страдающий настоящей земной болью человек — старуха, потерявшая на войне сына («Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться о детях своих, ибо их нет» — Иер. 31, 15; Мф. 2, 18). Она плачет не «как Рахиль» и слёзы её не «подобны слезам Рахили». Формула Ходасевича: «На щеках у старухи прохожей // Горючие слёзы Рахили» — создаёт несомненное единство древнего библейского персонажа и современницы поэта — образ неизбывного, неизречённого горя человека в мире истории и страшной Божьей воли. Таким образом, в стихотворении «Слёзы Рахили» — мотив Рахили связан прежде всего с земным вечным жертвенным страданием человека. В контексте стихотворения этот мотив представляет и важную для всей книги «Путем зерна» тему единения лирического героя со своей страной и народом.
3. Сопоставительный анализ всех рассмотренных стихотворений.
Нетрудно заметить, что во многих случаях сюжет «Рахиль» (в расширенном варианте «Рахиль – Иаков – Лия – Лаван») так или иначе связан с началом 1920-х годов, явившимися предвестием грядущих трагических испытаний. Это написанные тогда стихотворения Мандельштама «Вернись в смесительное лоно…», Ахматовой; тематически к ним примыкает второе стихотворение в книге «Путём зерна» «Слёзы Рахили» Ходасевича (1916) о «страшном часе» истории;
Внешне безотносительная к судьбам тогдашней России, ахматовская «Рахиль» соотносима с ними драматической ситуацией если не обречённости, то мучительной неопределённости:
Сила любви и страданий Рахили дают о себе знать во сне Иакова, возвращающем его к «сладостному часу» их встречи и предупреждающем возможную трагическую развязку. Счастливое разрешение этой коллизии подчёркнуто кольцевой композицией стихотворения.
В ветхозаветном мифе значимыми для поэтического преломления в XX веке оказываются не только отношения Иакова и Рахили, но и её плач о «детях своих» (Иер. 31:15; Мф. 2:18).
В стихотворении Ходасевича «Слёзы Рахили» герой, полемизируя с тютчевскими строками «Счастлив, кто посетил сей мир / В его минуты роковые», от имени современников восклицает: «Горе нам, что по воле Божьей / В страшный час сей мир посетили!» . Но «древние» «горючие слёзы Рахили», которые герой замечает «на щеках у старухи прохожей», получившей «клочок кровавый / Заскорузлой солдатской шинели», вызывают не только протест против действительности, они примиряют с нею:
Каждое из рассматриваемых здесь произведений является художественной реализацией мифа, как и в других случаях, зафиксировавшего вневременные, циклически повторяющиеся события и обстоятельства. Отсюда репродуцируемость этой истории и акцентирование таких её компонентов, как встреча Рахили и Иакова, её сакральность, предопределённость и соотнесённость героинь с водой.
Некоторые из аспектов «мифологемы воды», указанные в «Мифах народов мира», имеют прямое отношение к этой «генной ситуации»: вода выступает «в роли женского начала», распространена её «эротическая метафорика», вода возвращает человека «к исходной чистоте».
Сцена сватовства Рахили и Иакова, как и Ревекки и Исаака, у колодца, символизирующего «плодородие, возрождение, священный брак, новую жизнь, является архетипической, к ней восходят встречи того или иного героя с женщиной, несущей воду, купающейся и т.д.
В начальной и в заключительной строфах ахматовского стихотворения говорится о встрече Иакова и Рахили у источника («И встретил Иаков в долине Рахиль <…> Источник был камнем завален огромным <…> И чистой водою овец напоил» – «И снится Иакову сладостный час: / Прозрачный источник долины…»).
Образ Рахили в поэтическом мире Бунина, как и развитое у его героев ощущение прапамяти и метемпсихоза, позволяют соотнести с ветхозаветной встречей значительный ряд произведений писателя.
Семантической ёмкости мотива «Рахиль» соответствуют такие черты поэтики названных произведений, как субъектная многомерность (Ахматова), Идею круговращения жизни и смерти поддерживают композиционные особенности: рефрены в стихотворении Ходасевича; кольцевая композиция ахматовской «Рахили».
Обращают на себя внимание рифмующиеся слова «пыль» и «Рахиль» в стихотворениях Бунина «Гробница Рахили», Ахматовой. Устойчивость и предсказуемость этой рифмы связаны с её семантическим ореолом. Во всех случаях «пыли» с её значением тщеты и небытия противопоставлено имя Рахиль, символизирующее любовь и возрождение.
В стихотворении Бунина слово «Рахиль» является последним. В «Гробнице Рахили» последние строка и слово подчёркнуто эмфатичны. К тому же имя праматери завершает стихи, написанные терцинами. Поэтому семантика рифмы «пыль – Рахиль» поддержана аллюзией на заключительную строку «Божественной комедии»: «Я приближаюсь в сумраке несмело / И с трепетом целую мел и пыль / На этом камне, выпуклом и белом… // Сладчайшее из слов земных! Рахиль!» – «…Любовь, что движет солнце и светила».
В стихотворении Ахматовой начальная рифма «Рахиль – пыль» во многом задаёт драматические судьбы героев: «И встретил Иаков в долине Рахиль, / Он ей поклонился, как странник бездомный. / Стада подымали горячую пыль, / Источник был камнем завален огромным». Пыль, обман Лавана, страдания Рахили противостоят встрече героев, источнику с «чистой водою», сну Иакова, возвращающему его к «сладостному часу» встречи с Рахилью и напоминающему ему об их предопределённой любви.
Выводы. Продуктивность сюжета «Рахиль» в русской литературе объяснима семантической насыщенностью архетипической ситуации встречи и актуализацией еврейской темы в общественном и культурном сознании последнего столетия. Поэтическое преломление этого сюжета отвечает художественным поискам путей разрешения трагических противоречий эпохи. Имя Рахиль символизирует животворную цикличность. Судьбоносная любовь Иакова и Рахили, как и её слёзы, – протест против несовершенства мира, с особой силой проявившегося в минувшем веке.
Информационные источники
- Владимиров О.Н. Мотив Рахили в русской литературе XX века // http://traditions.org.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=22:-xx-&catid=1:kbibl&Itemid=2
- Игошева Т.В. Драматическая коллизия в стихотворении Анны Ахматовой «Рахиль» // http://www.akhmatova.org/articles/igosheva.htm.
- Мифы народов мира. Энциклопедия: в 2 т. М., 1991. Т. 2. К–Я.
- Мусатов В.В. Лия и Елена (Об одном загадочном стихотворении Мандельштама) // Вестник Новгородского государственного университета. 2000ю № 15.
- Словарь-указатель сюжетов и мотивов русской литературы: Экспериментальное издание. 2-е изд. Вып. 1. Новосибирск, 2006.
- Слоним Е. Библейские мотивы в лирике И.А.Бунина // http://www.seznaika.ru/literatura/referaty/7491-bibleyskie-motivi-v-lirike-iabunina.
- Тарановский К. О поэзии и поэтике. М., 2000 // http://www.fedy-diary.ru/html/082009/poet.html.
- Томашевский Б. Поэтика: Краткий курс. М., 1996.
- Хализев В.Е. Теория литературы. М., 1999.
- Юганова Ф. Парки бабье лепетанье… Образ старухи в лирике Владислава Ходасевича на фоне традиции // http://lit.1september.ru/article.php?ID=200800816.